Стукнуло

[Sobaca]

Мне кажется, что я уже ничего о ней не помню. Ну, была, ну есть она. И будет. Долго не долго, какая разница. Но почему я стою перед дверьми её квартиры, пытаюсь позвонить и понимаю, что забыл уже все черты её лица, хотя мы виделись в последний раз вчера вечером, когда я приходил выпить? Это ведь неправильно. Совсем неправильно. В странной прострации дотрагиваюсь кончиками пальцев до двери, что бы почувствовать твердую, покрытую лаком древесину, кое-где потрескавшуюся от времени. Вот так и человеческие души. Они просто трескаются от времени. А душа связана с сердцем.

Уверены, что хотите прочитать дальше?

Но почему вся моя память о ней - лишь какие-то обрывки? Кажется, мы познакомились совершенно случайно. Может, я подсел к ней в кафе, может, нас познакомили общие друзья, или мы выпили вместе на каком-то празднике. Не помню. Я не помню, когда пришел к ней домой в первый раз, но помню зачем. Мне хотелось выпить, на улице было чересчур холодно, дома родители, которые считают, что я еще маленький для этого. Они просто не знаю своего сына. Узнают его только потихоньку, только от чужих людей и только самое приятное. Неприятное мне бы вылилось руганью. Я брел по улице и столкнулся с ней. Она посмотрела на бутылку в моих руках, и спросила, куда я иду. Не поздоровалась, не спросила как дела, не предположила, что я иду на праздник. Просто сразу спросила. Я ответил. Сразу, честно. Потом промежуток во тьме. И вот, я сижу перед компьютером, а она, сзади, лежит на диване, смотрит на недопитый бокал с вином и улыбается. Она всегда улыбается. Хотя, по чем я сужу? По нескольким мимолетным встречам? Бред, просто полный бред. И она тоже просто бред. Но… мне нравится этот бред…
Пальцы продолжают медленно скользить по древесине, перемещаясь на холодный металл дверной ручки. Вот такое и мое сердце. Холодное и металлическое. И что? Кому от этого плохо? Моим «друзьям»? Моим родителям? Окружающим меня людям? Да, им от этого плохо, а я уже не хочу меняться. Уже поздно, на самом-то деле. А она? А она дополняет меня, как я дополняю её. Как там говориться? Два сапога пара? Просто мы – двое сумасшедших, которые не хотят жить, но при этом любят эту долбанную жизнь. Просто два психа-одиночки. Или же, уже не одиночки. Зачем, зачем думать о таком, на такие темы? Это же все совершенно бессмысленно. Я открываю глаза от резкой боли и понимаю, что незаметно для себя со всей силы ударился головой об дверь. К счастью, только шишка будет, да и то легкая. Да, все мои знакомые обычно бояться не за мою голову, а за стены, об которые я бьюсь. Да, они просто так шутят. По дурацки шутят, совершенно. А обо мне и не думают даже. А она? Она думает? Или её тоже все равно? Что нас связывает? Только этот психоз. Все. Ни чувства, ни кровь, ни постель. Только психоз, в который никто не верит. Пожалуй, она была бы какой-нибудь принцессой или еще какой-то там средневековой неженкой, а я, если бы вновь попал в её окружение, был бы или телохранителем, или садистом.
Почему я чаще всего ненавижу людей, а она их любит? Почему она любит то, что ненавижу я? Что ей дает эта «любовь»? Совершенно ничего. А она продолжает любить и радоваться, хотя столько раз уже плакала на том самом диване за моей спиной. Тихо, еле подрагивая, что бы не беспокоить меня, смотрящего какой-то фильм или громко стучащего по клавишам, что бы не слышать её тихих всхлипов. Я тиран, деспот, садист, скотина, металлическое сердце. Я никому не нужен, это точно, стопроцентно. Так зачем я живу? Потому что такое человекоподобное существо как я понадобилось ей. Бред сумасшедшего, чьи уста глаголют неписаную истину мира сего.
Дверь открылась, и я едва удержался, что бы не упасть внутрь, на нее. Она смотрела на меня своими ясными, изредка похожими на стекляшки глазами и улыбалась, хотя её губы дрожали. Дрожали так, словно она сейчас скривит их, и по щекам потекут слезы. Когда я в первый раз оторвался от компьютера, подошел к ней, лежащей на диване, рыдающей и обнял? Не помню. А сколько так случалось после? Не помню. Что я чувствовал при этом? Не помню. Снова сплошные не помню. Она спрашивает, что я хотел. Что? Пытаюсь вспомнить. Что-то важное. Очень важное. Вспомнил.
- Ты хочешь вырваться из этого мира?
Даже не думая, она кивает. Кивает, доверяя мне. Абсолютно. Что ж, раз ты доверила мне свою жизнь, то все может получиться. Закрываю входную дверь, оставаясь внутри, беру её ладошку в свою большую, во многом грубую ладонь и веду в ванную, где до упора кручу краны с горячей водой. Потом добавляю немного холодной. Она не любит ничего, что очень горячее. Такова её привычка. В маленькой ванной сильно не развернешься, поэтому я снял кроссовки и первый залез в воду. Потом протянул ей руки. Она спокойно приняла их и забралась ко мне. Вода намочила её синие носки, которые тут же прилипли к коже. Как и мои джинсы, и мои носки. Все взаимосвязано. Она сначала хотела сесть ко мне лицом, но я грубо развернул её, из-за чего она поскользнулась и два не упала, но я словил её и посадил так, как удобнее мне. Так надо. Надо, что бы вырваться из этого мира, где мы не нужны. И он нам не нужен. Да, именно так. Достаю из кармана куртки канцелярский нож и выдвигаю лезвие сантиметра на три. Может, больше, может, меньше. А, ведь, если бы она отказалась, то я бы поднялся на крышу и там бы сделал это сам. Беру её кисть и быстро веду лезвием кровавую линию по её белой коже. Капли крови тут же падают в воду, превращаясь там в прекрасные красные бутоны. Она дрожит, и я по-отечески целую её в затылок. Не дрожи, повторяю снова и снова, и режу кисть уже себе. Она смотрит, как я провожу кровавые полосы по своей коже, и пытается понять, как это поможет. Поможет, если быть уверенным. А я вздыхаю от непривычной боли и обнимаю её за плечи. Рукав её футболки тут же пропитался моей кровью, вода становилась все темнее и темнее, голова кружилась. Я не заметил, как она выключила краны и прижалась ко мне еще сильнее. Нет никакой любви на свете, это все чепуха. Может и была, но не сейчас. Люди променяли её на то, что более ценно и более нужно. Я такой же. Она для меня друг. Единственный на самом-то деле. Друг, который открывал свою душу и не просил ответа. Может, так и надо, но не обязательно. Нужно отвечать. Что бы стало легче обоим. Перед глазами уже пляшут мотыльки.
Сквозь шум, который возник в мозгу, я услышал, как открылась входная дверь. Пришел кто-то из её родителей. Мама. Она подходит к двери ванной, которую я успел запереть на хлипкий замок и спрашивают, не купается ли она. А её голова уже лежит на моем плече, дыхание замедленное, кожа еще более бледная, чем обычно. Едва-едва отвечает, что да, все в порядке. Мама не верит и пытается открыть дверь. Отпустите нас. Прошу. Отпустите тех, кто не нужен этому миру, кому не нужен этот мир. Прошу. Как человека. Очень прошу. Мысли путаются, и я начинаю что-то шептать. Никому, просто. А может, шептал что-то ей. Какая разница. Все, финитна ля комедия. Мы не первые, мы не последние, но мы вырвались из этого мира хотя бы своим способом.